Виктюк роман григорьевич инсульт

Столичная публика и критика продолжают обсуждать недавнюю громкую премьеру в Театре Романа Виктюка — “Мелкий бес” по роману Федора Сологуба. Между тем прославленный мэтр рассказал в интервью ТАСС, что не собирается сам выдвигать этот спектакль на “Золотую маску”. По очень простой причине: на соискание национальной театральной премии Виктюк никогда не претендовал и претендовать не собирается, режиссер считает, что оценивать постановки должны в первую очередь зрители.

— На днях один модный светский журнал удостоил вас своей престижной награды за вклад в мировое театральное искусство. На вопрос организаторов церемонии “В чем главный секрет вашего театра и вашей жизни?” вы ответили: “Безумие любви”. Это действительно так?

— Всегда так считал. И всегда подчинял этому пониманию драматургию своих спектаклей.

— Насколько знаю, вы никогда не выдвигали свои постановки на “Золотую маску”. Не хотели?

— Да, с первого раза, когда начали. Сразу сказал: нет, я не участвую в соревновании, я создаю спектакли.

— Но большинство же театров участвуют, выдвигают свои спектакли и своих актеров в номинанты премии…

— Это их выбор.

— Но все-таки звучит: “Лауреат “Золотой маски” режиссер или актер такой-то”.

— Ну и пусть звучит!

На соискание национальной театральной премии я никогда не претендовал и претендовать не собираюсь! Оценивать постановки должны в первую очередь зрители

— Десять лет назад вы сказали мне, что самая лучшая публика в Петербурге и Москве, назвали столичных зрителей “самыми великими и эмоциональными меньшинствами на планете”. Ваше мнение с тех пор не изменилось?

— Нет! Мы каждую премьеру после Москвы привозим в Петербург. И вот в последний наш приезд мы были там с “Мандельштамом”, играли в здании театра Товстоногова. И был переаншлаг! А в финале — 35 минут аплодисменты! 35 минут! Это здание священное, сакральное. И вот публика в нем стоя аплодировала! Молча, не отпуская нас. И так всегда!

— Публика, как и критика, восторженно приняла последнюю вашу постановку — “Мелкий бес” по Федору Сологубу. Вы этого ожидали? Или вы работаете без расчета на обязательный успех?

— Если работать на успех, то нужно ставить все простое, развлекательное. “Скок в постель”, например, — есть такая пьеса французского автора Марселя Митуа, ну и в том же духе. А у нас на афише совсем другое — “Саломея”, “Мелкий бес”, “Служанки”, которые никогда в Москве, да и во всей России на момент их премьеры не ставились, а мы тех же “Служанок” играем уже 30 лет. И куда бы мы ни приехали, везде нас ждут.

— Один ваш коллега считает, что в сегодняшней театральной среде утеряна традиция взаимной критики, разбора творцами произведений друг друга. А вы ходите на спектакли других театров? Или предпочитаете узнавать о театральных новостях из рецензий в СМИ?

— Хожу, а как же! Я же их всех знаю, чего ж не ходить!

— А что-то за последнее время запало в душу?

— Нет, не запало. Потому что уровень все хуже и хуже, драматургия все слабее и слабее.

— Не боитесь, что кто-то из коллег, прочтя эти слова, обидится на вас? Кто-то ведь тоже считает себя великим или почти великим режиссером…

— К великому это не имеет никакого отношения!

Конечно, я все вижу и скажу так: теперь ставят все, кто хочет. А ведь режиссер — отдельная профессия

— Я знаю ваше мнение: актер должен быть актером, а режиссер — режиссером, и актер не может становиться режиссером.

— Почему не может! Может! Но для этого надо готовиться, надо знать, для чего ты это делаешь.

— Как, на ваш взгляд, развивается и должен развиваться театр в XXI веке? В России? В мире?

— Он развивается по линии развлечения, смеха, отсутствия серьезных проблем. Они не слышат, что происходит в мире. Боятся слышать. Потому что легче просто покричать, сделать пару эстрадных движений, номеров, тем самым вызвать аплодисменты и успокоиться.

— При этом зарабатывают деньги…

— Конечно! И ТВ в этом помогает, потому что оно перестало заниматься серьезными театральными проблемами. Вообще, наше телевидение не снимает спектакли. Слава богу, есть исключения. В прошлом году телеканал “Культура” снял два наших спектакля: “Служанки” и “Федра”. И, надеюсь, будут еще телеверсии других спектаклей.  

— Какие планы на этот год? Вы ведь каждый год ставите новый спектакль. 

— Выпустили успешно только что “Мелкого беса”. Значит, следующий спектакль должен быть таким же выстрелом, с таким же зарядом. То страшное, что Сологуб предчувствовал в конце XIX века, и то, что произошло потом, оно не закончилось, а наоборот, продолжается.

— Вы имеете в виду Октябрьский переворот 1917 года? Кстати, вспомнил сейчас, что на 100-летие Ленина вы в Калининском ТЮЗе, обведя вокруг пальца партийное начальство, поставили “Коварство и любовь” Шиллера. А на 150-летие Ильича — к апрелю 2020 года — не собираетесь что-то новое, связанное с этой фигурой, ставить?

— А что с того времени поменялось?!

— Ну, может быть, какая-то пьеса стоящая появилась.

— Такой пьесы нет! И думаю, что при нашей жизни не будет!

— То есть еще время не настало? Как сказал Чжоу Эньлай лет 50 назад, еще не настало время для того, чтобы давать оценку Великой французской революции.

— Так и здесь получается: еще не настало время для театрального осмысления Октябрьского переворота и фигур его вождей. О Сталине, например, сейчас никто не пишет, хотя материалы есть.

— Может быть, кто-то и пишет, но мы не знаем?

— Нет, никто! Нет писателей такого масштаба, которые могли бы осмыслить! Те, кто могли, ушли в мир иной. Да, раньше был Солженицын, но сейчас, конечно, нет!

— Почему? Время еще не востребовало?

— Время требует! Но идти на плаху никто не хочет. На то, чтобы “распяли, но не больно”, как пел Высоцкий, еще осмеливаются. Но вот чтобы совсем — на это желающих нет.

— Но ведь есть писатели, которые в своих произведениях затрагивают самые острые исторические темы, в том числе Октябрьскую революцию. Назову, например, таких радикалов от пера, как Людмила Улицкая, Светлана Алексиевич, Борис Акунин…

— Но это все проза, драматургии нет! Вот я поставил “Мандельштама”, там есть Сталин. Но эту пьесу написал американец, наш современник, который никогда не был в России. Никогда не был!

— А в России такого уровня пьесы не было о Мандельштаме?

— Нет!

— Не верю, что в современной российской литературе нет такого уровня произведений.

— Я сейчас о драматургии говорю.

— То есть брать чистую прозу и переделывать ее в пьесу не всегда получается?

— Это совершенно другой жанр.

— А как же “Мелкий бес”?

— Так ведь Сологуб не только роман написал, но и пьесу по нему! Хотя я и пьесу тоже переделывал. Это же больше 100 лет назад было создано.

— А теперь вопрос другого рода. Москве, в России достаточно театров? Или так спрошу: не слишком ли их много в столицах и мало в провинции?

— Мало, мало! Количество — не качество! Раньше их было мало, но они очень качественные были. И государство занималась театром. Я имею ввиду царское время. Поддерживали драматургию. Заказывали. И были же гении! Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Толстой.

— Но это все писатели.

— Но и драматургами они в большинстве своем тоже были.

Власти предержащие слышали время, потому и поддерживали писателей. Да, власти порой боролись со временем, останавливали писателей, но никуда их не ссылали. И не расстреливали

Почему так? Власти предержащие, всходя на пьедестал, уже имели образование, с малых лет его получая. И при дворе при них были выдающиеся воспитатели. Жуковский, например. И все время были! Царица Екатерина II переписывалась с лучшими философами Парижа!

— Но сейчас ведь другие времена. Родители Трампа, например, 50–60 лет назад не знали, что их сын будет президентом, и Жуковского ему не выписывали.

— И незачем! Что бы с ним делал Жуковский! Да и вообще, там нет американских Жуковских! Потребности там другие. Не для кого и незачем! Во главу сейчас ставится политика! А в те времена во главу ставили нравственность! И духовность. А духовность, она уходит.

— Но вот она в царской России была, но куда-то на стыке веков сплыла. Мы же это у Сологуба прекрасно видим. А еще раньше предупреждали Гоголь, Салтыков-Щедрин… И видим, как бездуховность, безнравственность победили всех — от учительского сословия до дворянского. И вот получилось, что к тому времени созрели те условия, которыми воспользовались большевики, германская разведка и т.д.

— Плебс победил! Вообще, борьба плебса, “мелких бесов” с духовностью — это вечная борьба в истории человечества. Да, Жуковские воспитывали-воспитывали российских правителей образованными людьми, но вокруг творилось все противоположное. В один день коммунисты сказали: “Бога нет”. И хотя страна была религиозная, народ подхватил это “бога нет” и пошел разрушать церкви. Прежде всего, это сыграло роль. В каждом городе было по 20–30 церквей, и в один день это превратилось в груду камня! А камень память имеет, и он плачет, и он сопротивляется. На месте храма Христа Спасителя построили плавательный бассейн, а плавать было плохо, энергия была бурлящая, мстящая. Засыпали, построили новый, а дух оттуда ушел.

Сологуб в “Мелком бесе” кричал, взывал к людям, предупреждал о грядущей катастрофе, но никто его не услышал

— В связи с этим такой вопрос. Насколько часто современный театр поднимает такие вот острые темы, связанные с трагическими страницами российской истории?

— Нет этого!

— Нет или почти нет?

— Просто нет! У Сологуба в прозе роман — я говорю о “Мелком бесе”, — а есть стихи, который раскрывают, что под прозой кроется. Стихотворение называется “Лихо”. Ему нашептывали эти тексты сверху, и он их записывал.

Кто это возле меня засмеялся так тихо?

Лихо мое, одноглазое, дикое Лихо!

Лихо ко мне привязалось давно, с колыбели,

Лихо стояло и возле крестильной купели,

Лихо за мною идет неотступною тенью,

Лихо уложит меня и в могилу.

Лихо ужасное, враг и любви, и забвенью,

Кто тебе дал эту силу?

Сологуб писал не о зависти или ненависти, а о том, что в каждом из людей живет Лихо, и театральным воплощением этого Лиха у него стал Недотыкомка, который это Лихо удерживал в Передонове и довел его до сожжения храма.

Революция прежде всего пришла к уничтожению духовности, и это предчувствовал Сологуб. Передонов в его романе и пьесе понимает, что Недотыкомка им завладел, но убить его не может, ибо, убив его, он убивает себя.

И Малевич, который утверждал, что искусство опровергает разум и признает лишь безразумное чувство, наитие, вдохновение, настроение, но под чувством он понимал необходимость что-то познавать и приводить хаос природы в гармонический порядок. Сейчас гармония — это то, чего не хватает этому миру больше всего, и поэтому я взялся третий раз расколдовать этот великий текст начала прошлого века

— Артисты вам в этом помогали?

— Да, и учил их слышать движение времени, его кровавые потоки и шелестящий, шуршащий звук.  И своим криком уметь остановить движение человечества во мрак.

Лихо ко мне прижимается, шепчет мне тихо:

“Я — бесталанное, всеми гонимое Лихо!

В чьем бы дому для себя уголок ни нашло я,

Всяк меня гонит, не зная минуты покоя.

Только тебе побороться со мной недосужно,

— Странно мечтая, стремишься ты к мукам,

Вот почему я с твоею душою так дружно,

Как отголосок со звуком”.

— Вы говорили о победе плебса над духовностью. В советское время важнейшим “из всех искусств для нас”, как выразился Ленин, стало кино, потом появился телевизор. Вам телевидение как-то помогает?

— Пытается. Показывая людям цветаевскую “Федру” и “Служанок” Жене, они пробивают эту тьму.

— Имеете в виду канал “Культура”?

— Я говорю о том, в чем принимаю участие. И я надеюсь, что получится снять наш последний спектакль — “Мелкий бес”.

— Некоторые критики считают, что мэтры такого масштаба, как вы, не любят или не успевают готовить себе на смену преемников. Каково ваше отношение к этой теме? У вас есть такие ученики?

— Есть! И Дмитрий Бозин, и Игорь Неведров! И тому и другому я доверил ставить спектакли. Да, они изначально актеры, но я их учу режиссуре! Они могут это делать! Они уже лет по 20 со мной!

— Недавно обратил внимание, что в отдельные недели Бозин у вас играет почти каждый день, иногда по четыре дня подряд. Это гуманно?

— Да! Диме надо набрать энергию небес. Про запас!

— И он не жалуется?

— Боже мой, какие жалобы! Вот они вчера приехали, десять дней играли в Сибири, и сегодня Бозин играет в “Саломее”, а Игорь полетел в Вену играть Есенина в спектакле “Сергей и Айседора”. В Сибири каждый вечер десять дней играли “Мастера и Маргариту”. При переполненных залах. Ночью — переезд, и вечером — спектакль.

— Я так понимаю, что, делая из Бозина и Неведрова режиссеров, вы готовите себе замену. Но вот другие мэтры, похоже, этим не занимаются. Да и раньше, похоже, не озабочивались этим.

— Мало кто из великих мастеров, начиная с 1917 года, готовил себе замену. Таиров, Мейерхольд хотели, было, но не успели. А после них вообще никто не подготовил себе замену. Ни Завадский, ни Любимов, ни Эфрос.

— Почему?

— Их так контролировали, что они не смели вводить детей в мир философии смерти. Идеология была во главе угла: воспитать “партийного” человека, а уж потом — режиссера.  И вот пока так воспитывали, мозги были испорчены.

— Но тут я поспорю с вами. Все-таки, несмотря на весь идеологический зажим, в советское время появились великие творцы, те же Любимов, Эфрос, вы и т.д.

— Да, но появлялись в противовес этому, вопреки этому! Вопреки!

— А сейчас, в последние годы?

— Нет! Плебс, деньги сейчас побеждают. Нет служения искусству.

— То есть болото — худшая атмосфера для рождения гениев?

— Совершенно верно!

— Думаю, прочтя это интервью, Александр Калягин проведет в СТД совещание на тему “Что делать?”.

— Саша прекрасно понимает все происходящее, но даже ему повлиять на многие процессы глобально — сложно. Кстати, он собирается прийти к нам на “Мелкого беса”.

Беседовал Евгений Верлин