Случай в перми инсульта

Пермский край лидирует по количеству инсультов в России. Ежегодно медики регистрируют до 13 тысяч больных с этим диагнозом. В то же время Прикамье входит в десятку регионов с самой низкой смертностью от данного заболевания. Как в Перми лечат пациентов с острым нарушением мозгового кровообращения, читайте в материале Doctor.59.ru.

Каждый год 28 октября в мире отмечают Всемирный день борьбы с инсультом, учрежденный ВОЗ в 2006 году. Почему данная проблема так волнует медицинское сообщество всех стран? Дело в том, что инсульт, или острое нарушение мозгового кровообращения (ОНМК), – одна из наиболее частых причин смерти людей наравне с инфарктами и онкологическими опухолями. Но даже те, кого удается спасти, чаще всего остаются прикованными к инвалидному креслу или больничной койке.

«Каждый третий человек, перенесший сосудистую катастрофу, теряет навыки самообслуживания и нуждается в постоянном уходе, – рассказывает министр здравоохранения Пермского края Ольга Ковтун. – Каждый пятый имеет грубые двигательные нарушения. Только 8-10% возвращаются к привычной жизни и трудовой деятельности».

Сейчас региональные власти и врачи прикладывают немало усилий, чтобы изменить данную статистику в лучшую сторону. Для этого в 2012 году была принята региональная сосудистая программа, которая является продолжением федеральной программы. В крае создается трехуровневая система помощи больным с инфарктом и инсультом. Открываются первичные сосудистые отделения (ПСО) и региональные сосудистые центры (РСЦ). 30 октября пермские журналисты побывали в одном из таких центров, расположенном в городской клинической больнице №4.

Первое, что бросается в глаза, – это оформление и ремонт помещений центра. Никаких осыпающихся потолков или старых деревянных окон здесь нет. В отделении, куда поступают больные, светло и уютно. Все, вплоть до лавочек, столов и стульев в рекреациях, выдержано в единой цветовой гамме. Вдоль стен установлены специальные поручни, за которые больные держаться при ходьбе, что особенно актуально для пожилых людей, тем более после перенесенного инсульта. Но вернемся к медицинской составляющей.

Далее пациенты переводятся на этап ранней реабилитации. Оборудование здесь сравнимо с палатами интенсивной терапии, но больные уже «попроще», как говорят доктора. На данном этапе к работе прочих специалистов присоединяются врачи ЛФК, логопеды, медицинские психологи. Однако основная работа по возвращению человека к жизни проводится в отделении реабилитации, которое открылось в ГКБ №4 всего три месяца назад.

«Судьба больных инсультом трагична – 80% остаются инвалидами, – рассказывает заведующий кафедрой неврологии с курсом нейрореабилитации ПГМУ им. ак. Е.А. Вагнера Владимир Шестаков. – Но исследования ВОЗ показали, что своевременное лечение и восстановительная терапия позволяет снизить эту цифру в четыре раза. Сейчас мы ставим перед собой задачу снизить инвалидизацию после инсульта до 20%. Поэтому реабилитация больных с ОНМК должна начинаться с первых минут лечения. На разных этапах в ней участвуют специалисты разных профилей: логопеды, медицинские психологи, психиатры, массажисты, врачи ЛФК и другие специалисты, необходимые больному для возвращения к нормальной жизни. Хочу так же подчеркнуть, что восстановление пациентов после инсульта – это самая длительная, самая сложная и дорогостоящая часть лечения».

Все герои этой статьи по разным причинам пришли в медицину, спасают людей разное количество времени и каждый по своему профилю. Но их объединяют две вещи — любовь к своему делу и… решение уволиться в нестабильное время, в пандемию коронавируса. Мотивации к уходу у всех свои, но у большинства они связаны именно с COVID-19. Этот текст не только о насущных проблемах в медицине, но и о многолетней преданности ей.

Данил Синьков, врач скорой помощи, стаж 15 лет: «Не ради денег пошел, а потому что любил»

Данил уже был героем материала 59.RU, именно он приехал на вызов нашего коллеги Сергея Федосеева, когда тот заболел коронавирусом, и согласился откровенно поговорить, пока они ожидали очередь на КТ. Тогда он дорабатывал в пермской скорой последние дни.

В самом начале беседы уже после увольнения Данил признается в любви к профессии, говорит, что в работе на скорой ему нравится всё и выделить конкретный запомнившийся случай из практики непросто. Рассказывает: пошел в медицину, потому что так хотела его бабушка-невролог, тогда она была единственным медиком в семье.

— Я пошел работать санитаром, когда учился. В те времена у меня была зарплата 3 тысячи рублей в месяц, — вспоминает врач с улыбкой. — Так что я, наверное, не ради больших денег туда пошел, а потому что любил эту работу.

Данил отмечает: за время его работы отношение к труду медика скорой менялось. Выражалось это даже в простых человеческих мелочах. Вспоминает прошлые обеды, они длились 45 минут, сейчас — 29. Обратный отсчет начинается, когда сотрудник отходит от диспетчерской, дальше нужно дойти до комнаты отдыха, помыть руки, разогреть обед. В общем, отдохнуть врачи успевают не всегда.

По словам врача, чтобы работать в кардиореанимационных бригадах, медики сначала учились по направлению кардиологии, потом — на реаниматолога. Такие специалисты, по мнению Данила, были более подкованными. Также раньше работали антиаритмические бригады, это более узкий профиль в кардиологии.

Коронавирусные времена со стороны СМП Данил характеризует так — «стало как в шахте». «Касперы» медикам выдавали не всегда, врач предполагает, что стало лучше после разбирательств прокуратуры. В конце сентября — это были последние недели работы Данила — медики ездили на коронавирусные вызовы в тонких халатах, которые, по мнению врача, не могут защитить от вируса. Затянулся и сам рабочий день. Если ночная смена обычно заканчивается в 08:00, то этой осенью она могла длиться и до 11:00. Причины задержек известные — стояли в очередях на КТ или госпитализацию.

Сейчас Данил вместе со своей женой (она тоже врач скорой помощи) живет в Санкт-Петербурге. Туда они переехали в октябре. О смене места жительства начали думать давно, но не решались, подтолкнули именно коронавирусные проблемы.

— Мы пришли на смену и увидели эти тряпочки вместо халатов. В этот же день на обеде сели, написали заявления на увольнение, положили на стол заведующему. Он сам, конечно, ни при чем. Именно что-то эмоциональное нас подвинуло. Выбесило, если хотите. Накопилось.

В Питере система экстренной помощи выстроена иначе — там ночью работает неотложка, она берет на себя многие вызовы, в том числе все те, когда пациент находится дома. Скорые там, по словам Данила, выезжают только по серьезным поводам — ДТП, отсутствие сознания, на все уличные вызовы и так далее. Врач отмечает: для него важна профильность вызова, именно так он ощущает себя профессионалом в своем деле. Рассуждает: когда медики 20 раз за сутки выезжают на «порезы пальцев», то потом, попадая к тяжелым пациентам, начинают теряться. Это происходит вне зависимости от стажа.

Еще одна очевидная причина переезда — в Питере больше зарплата.

Александра Миннибаева, врач-рентгенолог, стаж 33 года: «Не столько люблю свою профессию, сколько свою специальность»

В старших классах Александра Сергеевна выбирала между преподаванием французского и медициной. Она сильно любила химию и биологию, поэтому выбор пал на последнюю. Дальше была учеба в меде, интернатура по фтизиатрии, распределение, первая работа — лысьвенский тубдиспансер. Позже Александра переучилась на рентгенолога, эта деятельность зацепила еще в институте.

— Я всегда говорю: не столько люблю свою профессию, сколько свою специальность. Любовь изначально привила преподаватель, она была строгая, но очень влюбленная в свое дело, она послужила пусковым механизмом.

Рентгенология, говорит Александра, всегда требует новых знаний, роста специалистов, поэтому она старалась читать медицинскую литературу, монографии.

Врач почти 25 лет заведовала отделением рентгенологии в лысьвенской больнице, примерно столько же возглавляла медицинский профсоюз. Александра Сергеевна называет почти все случаи на работе «диагностическими задачками». Вспоминает интересный: поступил пациент с травмой — упал в погреб, снимок его легких был нестандартным, поначалу думали, что изменения как раз из-за падения. Но Александра поставила диагноз «опухоль плевры легкого» и оказалась права. Это подтвердилось на диагностике в Перми. Оказалось, что падение просто спровоцировало развитие образования. Тогда с этим она столкнулась впервые.

На глазах у Александры проходили все глобальные изменения в медицине, но особые эмоции вызывает оптимизация. По мнению врача, от объединения больниц «эффект так себе», хотя при этом она отмечает и плюсы — оборудование и специалисты стали общими.

Есть у медика вопросы и к современному обучению — оно, по мнению Александры, оставляет желать лучшего. Врач столкнулась с этим на личной практике — к ней в отделение пришел лаборант, который не знал, как работать на рентген-аппарате, он учился на заочке. Опять же есть плюсы — отлично владел флюорографом.

— Мы этот вопрос поднимали, но всё упирается в деньги, студентов отправляют на заочку, а больница страдает. Во время моей учебы всё происходило на моих глазах, я ездила в Казань, сравнивала, как у нас и как там. А сейчас новое оборудование, всё хорошо, но учеба наша… Хотя министр обещала, что учеба будет нормальной. Сейчас возлагаем надежды на нового министра, с ней уже начинали работать, она всем нравилась, дай бог, не отрубят крылья. Хотелось бы, чтобы хорошо забытое старое возвращалось.

С начала пандемии работа Александры и ее коллег кардинально поменялась. Они предполагают, что первый случай заражения в Лысьве был еще в феврале, до начала объявления эпидемии в Пермском крае. Тогда в реанимацию попал молодой человек с атипичной пневмонией, она протекала не как у всех. Его вылечили, жена мужчины до сих пор звонит врачам, поздравляет с праздниками.

Александра описывает работу больницы в коронавирусное время: реаниматологи работают сутками, не хватает врачей, так как часть из них уходит или болеет. Например, недавно уволилась единственный пульмонолог, хирург и реаниматолог перевелись в больницу Чусового. Дело в том числе и в деньгах.

— К сожалению, наш руководитель не держится за кадры. У нас очередь из врачей и все хотят в нашу больницу? Нет. У нас не хватает дежурантов, а заведующая терапией крутится — и на дежурствах, и в реанимации. Всё, что сейчас проводится, — эксперимент над медициной, и главное — пациенты недовольны. Например, очереди к терапевту в пандемию по 6–7 часов.

Особенно пандемия отразилась на рентгенологическом отделении — за 12 часов через их кабинеты проходило от 120 до 170 человек, большинство из них с ОРВИ и пневмониями. При этом по приказу Минздрава № 132 норма — 35 пациентов за 6 часов, то есть около 70 за 12. Сверхнагрузка не всегда оплачивалась.

Также дополнительная нагрузка легла на уборщиц, сейчас они обрабатывают помещения и оборудование намного чаще. Например, в кабинете Александры проводили дезинфекцию каждые три часа. За риски им не платили.

В работе с коронавирусом были и позитивные моменты, Александра хвалит коллег, говорит, показали себя с хорошей стороны и добровольно пошли в «красную» зону. В первую волну у больницы были добровольцы — кормили сотрудников и пациентов.

— А уволиться подтолкнуло несогласие с политикой руководства. Когда в отделении заняты 6 врачебных ставок, заведующую должны освобождать. Мой рабочий день иногда длился 12 часов, с 08:00 до 20:00, хотя я должна работать до 14:00. Оплата обычная. У нас сейчас новое оборудование, его нужно принимать, сдавать, РПН вызывать, СанПиН поручения получать — работы много. Также всё подписываю и должна принимать всю смену пациентов, еще есть 7 стационарных и 4 переносных рентген-аппарата в разных зданиях, на каждом сотрудник, каждого нужно контролировать. Я была не согласна со штатным расписанием, просила хотя бы старшего рентген-лаборанта в помощь.

Рентгенолог уволилась в конце октября, сейчас она восстанавливается после коронавируса. Говорит, что до этого года не болела около 15 лет. Перенесла тяжело, но помогли выздороветь близкие — подруга-медсестра регулярно ставила капельницы, а дочь высылала лекарства из Чебоксар.

Александра Сергеевна на пенсии, но останется ли она дома, пока не знает, говорит, что варианты, куда устроиться, есть.

— Муж говорит: «Отдохни дома, я тебя не прокормлю, что ли?» — смеется врач.

Медсестра психиатрической больницы, стаж 23 года: «Хочется видеть результат своей работы, видеть, что это кому-то надо».

По просьбе героини мы изменили ее имя.

К концу учебы в школе Анна не определилась, кем хочет стать. Это было начало 90-х. Позже у нее родился сын, а в 1997 году она отдала его в детский сад и устроилась санитаркой в санаторий тубдиспансера. Через некоторое время с собой в медколледж Анну позвала подруга, но сама не поступила по результатам экзамена. На тот момент мотивации учиться у медика не было, но было понимание, что нужна профессия, и был интерес к медицине и самым сложным для нее предметам — анатомии и фармакологии.

— Работу пришлось оставить, так как училась на дневном отделении. Спасибо маме — помогла, поддержала. В итоге диплом я получила в 2003 году. В нашей полазненской больнице шли большие сокращения, так что вернулась в родной санаторий уже медсестрой. Но в 2010-м его ликвидировали, а нас всех сократили. Так я оказалась в психиатрии, работала в краевой больнице. Вот только теперь я осознаю, что важно выбрать свое направление. Хочется видеть результат своей работы, что это кому-то надо.

О запоминающихся случаях из практики Анна рассказывать отказывается из этических соображений. Работа за все годы, по ее словам, особо не менялась. То же лечение, тот же уход. Однако появилось понятие «оказание медицинских услуг». Анна признается, что никогда не сможет с этим смириться. Следом изменилось отношение к медикам, им стали чаще говорить, что они обязаны.

Другой работа стала, естественно, во время коронавируса — увеличилась нагрузка, люди стали заражаться. Платили им, кстати, за особые условия труда очень неплохо, отмечает медсестра.

Медик признается: в прочее время медицину порой хотелось бросить из-за недостойной оплаты. Анна считает, что труд среднего и младшего персонала не ценится. Совсем из медицины она уходить не стала и во время пандемии сменила место работы — из геронтологического центра вернулась в психиатрическую больницу, но уже в коронавирусное отделение.

— Про доплаты за коронавирус лучше не поднимать разговор. Они есть, да, неплохие. Но опять же депутаты в 3 раза больше получают. А за что? Много разговоров сейчас про эти деньги, народ злой, даже не хочется ничего про это говорить, — рассуждает медсестра. — Медики, да и не только медики, а все мы, люди, живем с надеждой, что дальше будет лучше. Обещаниям верим, а годы проходят, и ты понимаешь, что живем всю жизнь на скромную зарплату, а доживать придется на нищенскую пенсию, которую могут отнять. И как-то настроение не улучшается от таких мыслей. Начинаешь думать: «Может, не ту дорогу выбрал?»