Инфаркт приковал его к кровати как
-
29. 12. 2015
Без слез и переживаний. Максимально сухо и только фактами. Митя Алешковский рассказывает о лежачих инвалидах, прикованных к кровати до конца жизни
Каждый мог получить трубой по голове
2 мая 2012 года в сибирском городе Ишиме семья Галицыных, как и все жители России, отмечала майские праздники.
«Ну не сказать, что мы именно первое мая отмечали или День весны. Все отмечают, и мы отмечали — рассказывает Татьяна Галицына — Сидели семьей. Дочь приехала, сестра мужа, ну и, конечно, сам Володя».
Володя (Владимир Петрович Галицын, 1962 года рождения) — красивый, здоровый мужик, в прошлом учитель физкультуры. В восьмидесятых носил лихую прическу, имел атлетическое телосложение, любил работать с детьми. Женился на Татьяне, с которой познакомились еще в школе, где она училась в «Б», а он в «А» классе. Вместе живут 31 год.
Тогда, второго мая, Володя после обеда вышел покурить за ограду своего одноэтажного дома.
«Сосед мимо проходил, мой пошел с ним посидеть, выкурить сигаретку, — вспоминает Татьяна. — Через несколько минут подошел еще один. Я вышла и позвала Володю вернуться за стол, еще не успели торт съесть и чай выпить. Иди обратно, говорю, семья ждет».
В следующий раз Татьяна увидела мужа уже с проломленной головой и в состоянии глубочайшей комы.
руководитель патронажной службы в Ишиме Ирина Латынцева и Владимир ГалицынФото: Дмитрий Марков для ТД
Как установило следствие, соседи зазывали Владимира Петровича с собой выпивать, но тот, отказавшись, повздорил с ними и пошел домой к семье. В этот момент его ударили по голове тупым предметом (предположительно, железной трубой) и нанесли тяжелейшую черепно-мозговую травму.
«Он не ожидал никакой опасности, это же наш сосед, свой человек. Ну поругались, что-то там друг-другу наговорили, но он же свой, — глядя в пол, рассказывает Татьяна. — Развернулся и пошел домой, а тот его со спины, да по голове…»
Состояние Владимира было настолько тяжелым, что 24 дня после нападения он находился в состоянии искусственной комы, пока местные медики не решили избавиться от бесперспективного больного.
«У них какой-то свой норматив, так мне объяснили в больнице, — говорит Татьяна, — нельзя занимать койку в реанимации больше 24 дней. Так и сказали, — если хотите продлить его пребывание в коме, платите. Я даже не спросила сколько. Наверное, если бы спросила, они бы мне назвали точную сумму. Но я не спросила. А когда его начали выводить из комы, то случился апаллический удар, и он, ну как бы это объяснить точнее, завис между комой и жизнью».
Вот уже три года Владимир полностью парализован и прикован к кровати. Ноги и руки стали худыми как спицы, только кожа да кости, живот впал, из носа торчит тонкой трубочкой зонд для кормления, в шее трахеостома, у кровати медицинский отсасыватель. В лежачем больном с трудом можно узнать былого красавца с семейных фотографий. Иногда Владимир начинает кашлять и задыхаться, тогда Татьяна с мастерством бывалой медсестры включает прибор и помогает мужу избавится от мокроты, которая не выходит из легких. Нижняя губа закушена, волосы стали редкими и короткими, двигаются у Владимира только глаза.
Владимир Галицын с женой (слева) и дочерью (справа)
Фото: из личного архива
«Я не знаю, видит ли он меня и слышит ли, но я всегда с ним разговариваю как с человеком. Да, Володенька? Да?» — говорит Татьяна громко, наклонившись к кровати и смотря мужу прямо в глаза. Владимир моргает два раза, потом один, потом зрачки начинают ходить из стороны в сторону.
«Когда нас из больницы выписали, то отправили в интернат. Он там еще 22 дня пролежал, я к нему приезжала постоянно, но заботы о нем там не было никакой. Он лежал в общей палате с другими таким же больными, и ухаживали за ним лишь изредка. Тогда я поняла, что надо забирать мужа домой. Но как!? На чем он будет лежать, как он будет есть, как его мыть, как ему ходить в туалет? Этого я ничего не знала и не умела вообще.
Я была в трансе, я была совершенно одна, мне было очень страшно, я не понимала, что мне делать, куда идти, — рассказывает Татьяна о времени после нападения на мужа. — Я не понимала, кому мы нужны, кто нам поможет. Друзья, у которых тоже лежачий родственник есть, рассказали про патронажную службу „Каритас“, ну я и позвонила. А там уже меня обучили и как Володеньку переодевать, как его кормить, как мыть, они меня все время поддерживали, успокаивали, кровать с матрасом привезли, помогают подгузниками и пеленками. А отсасыватель мы сами купили».
В комнате у Владимира и Татьяны все оборудовано по правилам: к многофункциональной кровати для облегчения ухода за больным можно подойти с нескольких сторон, зонд для кормления Татьяна меняет регулярно, пролежней у мужа нет, в момент моего посещения Татьяна как раз заканчивала его мыть.
«Его если вечером помыть и теплые носочки на ноги надеть, он лучше спит, почему-то ему больше нравится так», — объясняет ушедшая с работы и полностью посвятившая себя заботе о муже Татьяна.
Укрыв Владимира до самого подбородка, жена оставляет его неподвижно лежать на кровати. А на полу, словно издеваясь, потягивается и извивается пушистый кот. Из края глаза у Владимира медленно стекает слеза, но Татьяна, заметив неладное, немедленно вытирает мужу лицо.
Татьяна и Владимир ГалицыныФото: Дмитрий Марков для ТД
Находится ли Владимир в сознании или нет, так до конца и не ясно ни медикам, ни жене.
Выходя из дома Галицыных, смотрю на улицу. Вот тут Владимир курил с соседом. Вот там, через дом, этот сосед жил. Сейчас-то он в тюрьме, присудили ему три с половиной года и пятьсот тысяч возмещения. Три года срока уже прошли, скоро он выйдет на волю и снова станет жить в соседнем доме. Снова будет ходить мимо окна комнаты, в которой лежит искалеченный Владимир. Полмиллиона рублей, конечно, не вернул. Работы и имущества у него нет, да и в тюрьме работать он отказался.
Смотрю на все это и понимаю, что у каждого есть такой сосед. Понимаю, что каждый мог покурить с ним в тот день. И каждый мог получить трубой по голове.
Сходить в туалет через полгода
В России на каждой улице и в каждом доме есть лежачий больной. Передвигаясь по Ишиму, можно выйти из одного дома и войти в соседний, и там обязательно будет подопечный патронажной службы «Каритас». На шестидесятитысячный Ишим в 2015 году патронажной службой оказана 1931 услуга. Первичных обращений — 506, повторных — 1040, выдано во временное пользование 135 средств реабилитации. Получается, что каждый шестидесятый житель Ишима — подопечный патронажной службы.
В России на каждой улице и в каждом доме есть лежачий больнойТвитнуть эту цитатуОдних только инсультов каждый год в нашей стране случается больше полумиллиона, а ведь еще есть пострадавшие в ДТП, еще старики, которые то тут, то там поскальзываются то на улице, то дома и ломают шейку бедра. Кому-то проламывают голову, кто-то ломает позвоночник на производстве или просто в подъезде.
Стыдно признать, но необходимо: когда инвалида выписывают из больницы, то, чтобы получить какую-либо помощь от государства, инвалид обязан доказать, что он инвалид. Как? Самостоятельно пройти медицинскую комиссию из нескольких врачей, которые определят, что ты действительно болен, действительно инвалид, первой (самой тяжелой), второй или третьей группы.
После комиссии необходимо оформить ИПР (индивидуальный план реабилитации). Это такой документ, в котором комиссия определяет, какие именно программы и средства реабилитации необходимы тому или иному человеку. Скажем, инвалидная коляска, складной пандус в подъезд, кресло-туалет, ходунки, трость. А если больной лежачий, то нужны подгузники, абсорбирующие пеленки. Но главное, нужна специальная кровать и специальный матрас, ведь если лежачий больной долгое время проводит на обычном диване, то у него быстро появляются пролежни, которые влекут за собой постоянную и мучительную боль. чтобы получить какую-либо помощь от государства, инвалид обязан доказать, что он инвалидТвитнуть эту цитату
Не менее стыдно и совершенно дико признавать, что даже после прохождения всех бюрократических условностей инвалид не сразу получает помощь от государства.
Во-первых, получить можно только то, что комиссия, состоящая из врачей, которые зачастую никогда не видели больного, определила в ИПР как средства, необходимые для реабилитации. Комиссия решает, два подгузника в день нужно человеку или три. Два раза в день он может сходить в туалет или три. Бездушное отношение доводят до запредельных высот, — одному больному, 49-летнему дальнобойщику из Омска Сергею Коротюку, которого я посетил позже, комиссия назначила как средство для реабилитации кровать, но не назначила матрас. Другой больной, Надежде Букреевой, которая парализована уже 18 лет, специальную кровать не назначили до сих пор.
Во-вторых, даже если дорогостоящая кровать или ходунки, трость, подгузники или кресло-туалет все-таки назначены комиссией, то получить их больной может не раньше, чем пройдет тендер на государственную закупку. Надежда Артемьевна Пестова, 1930 года рождения, жительница Ишима, ветеран труда, работавшая всю войну с 11 лет, раскладывает на коленях свои медали и поздравительные письма от президента, правительства и губернатора, в которых чиновники от всей души поздравляют женщину с праздником Великой Победы и благодарят за вклад в победу над фашизмом, и рассказывает мне, что, сломав шейку бедренной кости, она ждала элементарного кресла-туалета восемь месяцев.
Надежда Артемьевна ПестоваФото: Дмитрий Марков для ТД
Стыдно осознавать, что человек, отдавший всю жизнь на благо родины, от родины получает возможность сходить в туалет только через восемь месяцев после того, как стал недееспособным.
Но лежачие больные — это не только старики. В Ишиме я посетил молодого Азамата, единственного из всех, кому соцзащита предоставила кресло-туалет всего через месяц после того, как он попал в ДТП. Но это, скорее всего, по той причине, что в доме, где Азамат живет с отцом, а раньше еще и с женой (которая бросила его сразу после того, как он стал инвалидом), попросту нет ни душа, ни туалета. Удобства только во дворе. Пытаюсь представить это себе. Зимой. В Сибири. Со второго этажа. Лежачему больному.
Валерий Скоробогатов с супругой (слева) и с Ириной Латынцевой (справа) во время посещения патронажной службой
Фото: Дмитрий Марков для ТД
Еще я посетил 54-летнего Валерия Скоробогатова, совсем не старика. У него парализована половина тела, но он с помощью жены и сотрудников патронажной службы старается ходить с тросточкой по комнате.
Был и у 56-летнего Николая Николаевича Меньшикова, попавшего в аварию бывшего инженера дорожно-строительного управления.
— Его мне выдали «трупиком»,— рассказывает супруга Ирина Дмитриевна, — он не ходил, не поворачивался, ничего не делал, думали, что не долго проживет.
— Чего-чего?! — отзывается с кровати «трупик».
—Я с ним каждую ночь рядом сплю, его мою, переодеваю, ухаживаю за ним, вЫходила вот, начал говорить, — немного, правда. Не помнит почти ничего, не помнит, как в аварию попал, не помнит, что мать умерла, как он ее хоронил, я ему каждый раз заново рассказываю, он каждый раз переживает снова.
—Лучше бы побыстрее ехал, — раздается с кровати голос Николая Николаевича, — тогда бы не мучился сейчас. Тут хоть с ума сходи, не помню ничего. Да и вообще, ничего хорошего, короче, нету…
Николай Меньшиков с супругойФото: Дмитрий Марков для ТД
Стыдно осознавать, что каждый шестидесятый житель Ишима месяцами ждет элементарной помощи от государства. Радость и надежду приносит мысль, что помощь все же приходит. И приносят ее две работающие в небольшом сибирском городе хрупкие сотрудницы патронажной службы «Каритас», — Ирина и Алена.
Только в рабочее время
В Омске на одной из улиц на первом этаже с 2011 года лежит парализованная Галина Тихоновна Пирогова, проработавшая 36 лет фельдшером в городской больнице. У Галины Тихоновны паркинсон и прогрессирующая мышечная атрофия. Из родственников в городе только сестра с тяжелейшим онкологическим диагнозом, которая не в состоянии следить и ухаживать за Галиной Тихоновной, — себя бы спасти. Тело у Галины Тихоновны не слушается, мышцы почти не работают, голоса почти нет, раздается только тихое посвистывание, иногда похожее на завывание. В однокомнатной квартире стоит кровать, привезенная патронажной службой «Каритас», рядом с кроватью — сиделка Маргарита от соцзащиты.
— А про кровать мы писали, но нам не дали, — говорит Маргарита.
— Почему не дали? — спрашиваю я.
— Что-то не так с документами.
Смотрю на индивидуальный план реабилитации с печатями и подписями членов медицинской комиссии. Галине Тихоновне кровать не положена, зато полагаются два подгузника в день. Пару лет назад, когда мышцы еще немного слушались, Галина Тихоновна с помощью Маргариты могла медленно ходить по комнате, сидеть, переворачиваться с бока на бок, вот и не положена кровать. Но мышечная атрофия на то и прогрессирующая, что спустя несколько лет тело человека перестает быть активным и подвижным и полностью утрачивает способность двигаться.
— А вы с ней весь день? — спрашиваю у сиделки.
— Нет, я с 9 до 17. Так государство оплачивает. 141 рубль 96 копеек в час. А в 18 ей надо принять таблетки и поесть, к ней приходит еще одна сиделка, но уже за деньги. Это ей приходится из своей пенсии доплачивать. А еще скоро праздники новогодние, так я вообще работать не буду…
— Но ведь болезнь не уйдет, как же она тут будет одна?
В ответ сиделка разводит руками. Я ее понимаю, она не виновата в том, как устроено отношение системы к людям, она лишь винтик в этой системе.
Галина Тихоновна Пирогова и медсестра патронажной службы Нуриля МакзамовнаФото: Дмитрий Марков для ТД
Но представишь вот так себе, что где-то лежит одинокая женщина, которая больше половины суток совершенно одна, не имеет возможности ни позвонить, ни нажать на тревожную кнопку, которой, впрочем, нету и в помине. Женщина, которая старается много не пить, чтобы экономить подгузники, ведь государство посчитало, что ей, Галине Тихоновне, будет достаточно сходить в туалет два раза в сутки, женщина, которой государство не дает кровать, которую не берут в интернат, которая прожила долгую жизнь… а теперь может только мечтать о смерти. И наверняка мечтает, зовет, ждет, оставаясь каждую ночь в одиночестве в своей квартире.
Десять тысяч человеческих душ
Главное, что делают сотрудники патронажной службы «Каритас», — дарят надежду. Надежду на то, что, когда любого из нас настигнет несчастье, они придут на помощь. Если говорить сухо, то сотрудники патронажной службы обучают родственников уходу за лежачими больными, предоставляют им в аренду средства реабилитации — кресла-туалеты, кровати, матрасы и так далее, пока этого для них не сделает государство. Навещают больных, осматривают, консультируют. А если говорить не сухо, то они делают куда более важную работу, — вселяют надежду на жизнь. Подбадривают. На дают угаснуть жизни.
Патронажная служба «Каритас» работает уже десять лет. Работает она не только в Ишиме и Омске, а еще и в Калининграде, Санкт-Петербурге, Тихвине, Саратове, Волгограде, Челябинске, Барнауле и Новосибирске. В этом году добавились еще два города с символическими названиями — Маркс и Энгельс.
За год во всех центрах помощь получают около десяти тысяч человек. Десять тысяч таких как Галина Тихоновна и Владимир Петрович. Десять тысяч людей со своей личной историей, жизнью, надеждами и страхами. Десять тысяч человеческих душ. Живых душ. За 2015 год патронажная служба получила 25 тысяч обращений и оказала 36 тысяч услуг.
Новогоднее чудо
В 2015 году наш благотворительный фонд смог собрать более 55 миллионов рублей для помощи нуждающимся людям по всей стране. Так вот, я четко знаю, как работает мое слово. Я четко знаю, сколько денег я смогу собрать. Сколько просмотров, сколько перепостов в Интернете наберет этот текст. Я специально писал его максимально сухо. Без вздохов и слез. Чтобы рационального в вашем решении было больше, чем эмоционального. Спокойно и без паники, просто подумайте:
Целый год работы патронажной службы «Каритас» стоит чуть больше восьми миллионов рублей. Работа службы в 10 городах стоит 22 тысячи рублей в день. Уход за одним лежачим больным человеком обходится службе в 831 рубль.
Пожалуйста, поддержите работу патронажной службы. Из самых маленьких сумм складываются огромные результаты. В 2015 году среднее пожертвование для нашего фонда составило 735 рублей. А собрали мы больше 50 миллионов.
По статистике, если вы сделаете пожертвование и расскажете об этом в своих социальных сетях, то каждый четвертый из ваших друзей сделает то же самое.
Если вы оформите регулярное пожертвование, то с вашей карты каждый месяц будет списываться маленькая сумма, которая за год увеличится в 12 раз. А если таких как вы будет сто? тысяча? десять тысяч?
Перед Новым годом принято помогать, ведь это время счастья и чудес. Чудо произойдет, если мы сможем помочь всем этим людям. Сейчас. Сегодня. Если им не придется гадать весь год, найдут они деньги для помощи или не найдут.
Я очень прошу вас, помогите одиноким, больным, парализованным людям, которые очень нуждаются в нашей с вами поддержке для того, чтобы стать хотя бы немного счастливее. Таких людей тысячи по всей стране. О нескольких тысячах из них заботятся сотрудники патронажной службы «Каритас», и всем им вы можете помочь. Пожертвуйте прямо сейчас, не откладывая этого в долгий ящик, любую сумму и расскажите об этом своим друзьям. Сотворить чудо возможно. Все в наших руках.
С Новым годом!
Источник
Притворяется, что ни о чем не догадывается. Ведь знает же, но все равно продолжает. Он приковал ее наручниками к кровати – и она, кстати, не возражала – и теперь собирается… черт, будем называть вещи своими именами. Он собирается ее изнасиловать. По-настоящему изнасиловать. Под стук незакрытой двери, лай собаки, визг бензопилы и пронзительные вопли гагары на озере. Вот такие дела. Эх, ребята, хе-хе… ни хрена вы не знаете об ентом деле, пока не вздрючите девочку, которая будет вертеться под вами, как курочка на сковородке. А если Джесси потом и вправду поедет к Мэдди за телефоном того адвоката, Джералд будет с жаром доказывать, что ничего такого у него и в мыслях не было.
Джералд положил свои пухлые розовые руки ей на бедра и раздвинул ей ноги. Джесси почти не сопротивлялась. Она была слишком напугана и ошарашена тем, что сейчас происходит, чтобы сопротивляться.
Правильное решение, – прозвучал у нее в голове знакомый голос – не тот новый, а старый, давнишний. – Просто лежи себе тихо-спокойно, и пусть он там копошится. В конце концов ничего в этом такого нет. Он это делал уже, наверное, тысячу раз – и ничего с тобой не случилось. Если ты вдруг забыла: ты уже давно не стыдливая девственница.
А если она не послушает этот голос? Что тогда?
Как будто в ответ на невысказанный вопрос перед мысленным взором возникла кошмарная картина. Джесси увидела себя и Джералда в суде, на бракоразводном процессе. Она не знала, как происходит развод в штате Мэн – через суд или нет, – но это никоим образом не повлияло на ее видение. Картина была очень четкой и ясной. Она даже видела, во что она одета – в розовый деловой костюм от Донны Каран. Под ним была шелковая персиковая блузка. Она сидела на скамье очень прямо, на сведенных вместе коленях лежала белая сумочка. Джесси говорила судье, похожему на покойного Гарри Ризонера[4], что да, она поехала с Джералдом в летний домик по собственной воле и позволила ему приковать себя к кровати наручниками тоже по собственной воле… и да, они с мужем так забавлялись и раньше, правда, не на озере.
Да, ваша честь. Да.
Да, да, да.
Джералд раздвигал ей ноги, а Джесси продолжала рассказывать судье, похожему на Гарри Ризонера, что они начинали свои забавы с шелковых шарфов, что она была не против перейти на веревки, а потом и на наручники, хотя все это надоело ей очень быстро. Ей было противно. Настолько противно, что она поехала с Джералдом на озеро Кашвакамак, в безлюдное место за восемьдесят три мили от Портленда, в будний день в октябре, и там вновь позволила ему посадить себя на цепь, как собаку; ей все это настолько наскучило, что на ней были только узенькие тонкие трусики – совершенно прозрачные, так что сквозь них можно было читать газету, набранную мелким шрифтом. И судья, конечно же, ей поверит и искренне посочувствует. Ну конечно, поверит. Любой бы поверил. Джесси представила, как она сидит на месте свидетеля и говорит:
– Итак, я лежала прикованная наручниками к кровати, в одних только трусиках из «Виктории Сикрет», и улыбалась любимому мужу. Но в последний момент я передумала и сказала об этом Джералду. Но он все равно мне засунул, и поэтому я считаю, что это было изнасилование.
Да, сэр, именно так все и было. Даю голову на отсечение.
Джералд рывком спустил с нее трусики, и это вернуло Джесси к реальности. Он стоял на коленях между ее раздвинутыми ногами, и у него было такое сосредоточенное лицо, словно он собирался сдавать выпускной экзамен, а не заняться любовью с женой. По подбородку сползала белая капля слюны, сорвавшаяся с пухлой нижней губы.
Пусть он сделает то, что хочет, Джесси. Пусть он заправит и кончит. Ты же знаешь, что полные яйца сводят его с ума. Они все, мужики, просто бесятся от полноты яиц, если так можно сказать. Сейчас он их опустошит, и тогда с ним опять можно будет нормально разговаривать. Так что не распаляйся по пустякам – просто лежи и жди, когда он избавится от своего спермотоксикоза.
Хороший совет, и она бы, наверное, последовала ему, если бы не новый голос, поселившийся у нее в голове. Этот бесцеремонный новосел, очевидно, считал, что прежний советчик Джесси – голос, который с годами она стала называть про себя «примерной женушкой Берлингейм», – еще тот зануда. Может быть, Джесси все же последовала бы совету «доброй женушки», если бы не два обстоятельства. Во-первых, до нее вдруг дошло, что хотя ее руки прикованы к кровати, ноги у нее свободны. А во-вторых, с подбородка Джералда капнула слюна. Мгновение капля висела, покачиваясь, набухая, и сорвалась прямо ей на живот, чуть выше пупка. В этом было что-то знакомое, и на Джесси вдруг нахлынуло невероятно сильное ощущение дежа-вю. В комнате стало темнее, как будто окна и стеклянная крыша сменились панелями из закопченных стеклышек.
Это его сперма, – подумала Джесси, хотя прекрасно знала, что это слюна. – Его проклятая сперма.
Причиной такой реакции был не столько Джералд, сколько это странное ненавистное чувство, которое поднималось, как штормовая волна, из глубин ее сознания. Она не думала, что она делает, – она действовала инстинктивно, как стал бы действовать человек, с ужасом осознавший, что трепыхающееся существо, которое запуталось у него волосах, это не что иное, как летучая мышь.
Джесси резко поджала ноги, чуть не задев правым коленом подбородок Джералда, и с силой выбросила их вперед. Правая пятка угодила ему прямо в солнечное сплетение, а левая – в плотное основание пениса и набухшие яйца, что висели под ним, словно бледный перезрелый плод.
Джералд откинулся назад, плюхнувшись задом на свои полные безволосые икры. Он запрокинул голову и издал высокий сдавленный крик. Словно в ответ, на озере вновь закричала гагара. Для Джесси это прозвучало так, как будто один самец соболезнует другому.
Глаза Джералда больше не щурились и не блестели. Голубые, как сегодняшнее ясное небо (когда Джералд позвонил ей и сказал, что взял на работе отгул и приглашает ее съездить на озеро на целый день и, может, даже с ночевкой, она согласилась именно потому, что ей очень хотелось увидеть это высокое небо над пустым по-осеннему озером), они широко распахнулись, и в них читалась такая боль, что было страшно на это смотреть. На шее у него вздулись вены. Джесси подумала: Я не видела его таким с того самого лета, когда целыми днями шел дождь, и Джералду осточертело садовничать, и он нашел себе новое хобби – дегустацию виски и прочих коньячных спиртов.
Его крик постепенно стихал, словно кто-то медленно убавлял звук на пульте дистанционного управления Джералдом. Но, разумеется, все было проще: он слишком долго кричал, что-то около тридцати секунд, и ему уже не хватало дыхания. Ему, наверное, очень больно, – подумала Джесси. Красные пятна у него на лбу и щеках стали просто багровыми.
Что ты наделала?! – воскликнула в страхе примерная женушка. – Что ты наделала?!
Ага. Хороший удар, черт побери, – задумчиво произнес новый голос.
Ты врезала по яйцам собственному мужу! – верещала примерная женушка. – Господи, как ты могла?! Как ты могла?!
Джесси знала ответ на этот вопрос или думала, что знает. Она сделала это потому, что муж собирался ее изнасиловать, а потом списать все на то, что произошло небольшое недоразумение между двумя любящими супругами, которые собрались предаться вполне безобидным забавам. Это была игра, – скажет он, пожав плечами. – Просто игра, и я тут ни при чем. Если хочешь, мы больше не будем в нее играть. Конечно, не будем. Джералд далеко не дурак и сразу сообразит, что отныне и впредь она ни за что уже не согласится снова надеть наручники. Это как раз тот случай, когда последний раз окупает все. Джералд прекрасно это понимал и собирался получить все сполна.
Та нехорошая чернота, которую Джесси почувствовала раньше, все-таки вырвалась из-под контроля. Именно этого она и боялась. Джералд вроде бы продолжал кричать, но его губы кривились в беззвучном крике (по крайней мере Джесси ничего не слышала). Его лицо налилось кровью настолько, что местами казалось почти черным. На чисто выбритом горле мужа яростно пульсировала яремная вена – или это была сонная артерия, если это вообще имеет значение, – и выглядела она страшно, словно вот-вот взорвется. Джесси похолодела от ужаса.
Источник