Мама умерла от инфаркта
Петербурженка Елизавета Митрофанова почти пять месяцев пытается выяснить причину смерти матери, которую весной госпитализировали с коронавирусом в госпиталь для ветеранов войн. За это время Елизавета отправила запросы в больницу, страховую компанию, комитет по здравоохранению Петербурга и прокуратуру Невского района.
Сейчас Митрофанова ждет экспертизы лечения от комздрава, по итогам которой СК может начать доследственную проверку. В госпитале ветеранов войн ситуацию не комментировали. «Бумага» направила запрос в учреждение для разъяснения ситуации, но к моменту публикации ответ получить не удалось.
Елизавета Митрофанова рассказала «Бумаге», как пытается узнать обстоятельства смерти своей матери и почему сомневается в правильности ее лечения.
— Моя мама поступила в госпиталь для ветеранов войн вечером 21 мая. Ей стало плохо дома, резко упал сахар. Приехала скорая, медики ввели инъекцию глюкозы и дали сладкой воды, что нормализовало состояние. Но врач предположил пневмонию и сказал, что необходима госпитализация в коронавирусный стационар: из-за диабета, мерцательной аритмии и лишнего веса мама находилась в группе риска.
[По моим наблюдениям], при госпитализации у мамы не было одышки и болей, только легкий кашель и температура не выше 38. Результат [майского] теста на COVID-19 был положительным — мы болели всей семьей с середины мая и лечились дома.
В госпиталь для ветеранов войн на Народной улице мама поехала в машине скорой помощи, а мы за ней — на своей. В учреждение я привезла все ее документы, включая эпикриз из последнего стационара (в ноябре она лежала в КБ № 122 имени Соколова). В приемном отделении госпиталя меня поразило отсутствие разделения на «красную» и «зеленую» зоны (об этом также рассказывала врач Марианна Замятина, которая уволилась из госпиталя — прим. «Бумаги»). Я сама отвезла маму в смотровую, где одновременно находились несколько пациентов, и на рентген, после чего ее забрали в хирургическую реанимацию. Необходимые для ежедневного приема лекарства и препараты от диабета туда не взяли, пояснив, что в реанимации всё есть.
О лечении мамы я узнавала только через справочную службу (посещение пациентов с COVID-19 запрещено — прим. «Бумаги»). Первый раз позвонила на следующий день, мне сказали, что у мамы температура 36,6, состояние тяжелое. Почему тяжелое — не говорили, но посоветовали позвонить напрямую в реанимацию. Там сказали, что мама дышит, ест и пьет сама, адекватна, контактна и в ясном сознании. На вопрос, в чем тяжесть состояния, какова сатурация или степень поражения легких, также не ответили.
Так продолжалось 22 и 23 мая. 24 мая мне удалось связаться с дежурным реаниматологом, который сказал, что у мамы выраженная дыхательная недостаточность. Вечером того же дня она умерла. Голос врача, сообщившего мне об этом, звучал ошарашенно.
Мы несколько раз ездили в морг, в первый день не смогли ее найти, так как еще не было вскрытия. В справке о смерти указывалось несколько диагнозов: дистресс-синдром взрослых, пневмония неясного генеза, COVID-19, диабет. В морге со мной о причинах смерти никто не говорил. Я попросила папу спросить в реанимации, там ответили «тромб».
Протокол комиссии по летальным исходам, которую проводили в госпитале (есть в распоряжении «Бумаги»), я считаю, заполнен с нарушениями — есть ответы не на все пункты, различаются даты — вверху и внизу документа, подписи поставлены без указания фамилий членов комиссии.
— Когда я немного пришла в себя, стала пытаться узнать, что происходило в госпитале. Выяснила, что можно написать в адрес больницы (на адрес электронной почты, по почте или привезти лично) запрос на выдачу истории болезни и патологоанатомического исследования. (В октябре в силу вступил приказ Минздрава, согласно которому получить медицинские документы может только сам пациент или его законный представитель в случае его недееспособности. Например, на этом основании 5 октября петербурженке Анне Тереховой в одном из медучреждений города отказали в выдаче истории болезни ее умершего отца. Об этом Анна рассказывала на пресс-конференции, организованной депутаткой Нэлли Вавилиной — прим. «Бумаги»). В форме задаются все вопросы о лечении — как оно проводилось, какие были исследования и так далее. Заявление пишется от имени родственника на имя главного врача, к нему прилагается свидетельство о родстве.
Ответ на запрос должен прийти в течение месяца. К концу срока мне прислали письмо о том, что я могу приехать в госпиталь для ознакомления с документами и фотокопирования, но предварительно позвонив. Когда я смотрела историю болезни, то нашла множество несостыковок. Например, там отмечалось, что пациент поступил без сопровождения и документов, но это не так. Еще в истории было написано, что маму сразу направили в реанимацию без осмотра в приемном покое, а в 19:40 ее осмотрел реаниматолог. Но с 19:00 до 20:30 мы катались на каталке по коридорам, а в 20:30 ей сделали рентген.
В госпитале мне выдали патологоанатомическое исследование размером в одну страницу (есть в распоряжении «Бумаги»), но оно не дало ответа на вопрос, почему умерла моя мама. В документе перечислялись всевозможные диагнозы — коронавирус, острое нарушение мозгового кровообращения (инсульт), острый инфаркт миокарда, тромбоэмболия легочной артерии, нарушение кровотока в печени и почках. Данных о гистологических исследованиях пораженных органов нет.
Занимаясь документами, я рассчитывала на успокоение, но когда увидела это всё, рыдала. Если кто-то захочет через такое же пройти, нужно набраться сил.
— Я обратилась в территориальный фонд обязательного медицинского страхования, чтобы они провели экспертизу лечения в госпитале. Мое письмо переслали в мамину страховую компанию «Капитал-полис Мед», там создали комиссию из пяти экспертов (по специальностям «Пульмонология» и «Анестезиология и реанимация» — прим. «Бумаги»). Они изучили историю болезни и признали качество медицинской помощи ненадлежащим (копия ответа есть в распоряжении «Бумаги»).
Одним из выявленных нарушений было то, что моей маме, которая страдала диабетом, не вызвали эндокринолога, из-за чего запустили ситуацию с сахаром. По анализам ежедневно был виден рост сахара в крови — с 1,2 до 20,6 ммол/д. Страховая выяснила, что непрерывную инфузию инсулина начали несвоевременно.
Эксперты обнаружили, что в истории болезни не было врачебной интерпретации результатов кислотно-основного и газового состояния крови, данных коагулограммы, исследования мокроты при том, что дыхательная недостаточность прогрессировала. Не было выполнено КТ легких. Страховая неправомерна искать причинно-следственную связь между нарушениями и смертью, но они всё зафиксировали и оштрафуют учреждение.
Я также направила жалобу в комитет по здравоохранению Петербурга, они переслали ее в отделение Росздравнадзора по Северо-Западу. Ответ мне пришел в течение месяца в письменной форме (копия документа есть в распоряжении «Бумаги»). В нем сообщалось, что во время проверки качества оказания медицинской помощи выявили нарушения закона об основах охраны здоровья граждан (ч.2 ст. 70 ФЗ) и методических рекомендаций по профилактике, диагностике и лечению коронавируса. Какие именно нарушения обнаружили эксперты Росздравнадзора, не сообщалось, но отмечалось, что госпиталю выдали предписание об их устранении.
Кроме того, я написала письмо в прокуратуру Невского района — его передали в следственный комитет района. Мне назначили следователя, который получил все документы, но запросил экспертизу в комитете по здравоохранению. Сейчас мы ждем ее результатов, от них зависит, начнется ли доследственная проверка.
— Пока я действую на уровне города и района, выше заявления не подаю. Если в СК мне откажут, буду выходить на уровень городской прокуратуры, прокуратуры РФ, возможно, подам в суд, напишу президенту и в Минздрав.
Я не хочу крови и мести, я хочу честного разбора, установления причинно-следственной связи между дефектами лечения и летальным исходом или ее отсутствия. Я надеюсь, что СК честно и объективно разберется с тем, есть ли во всей этой истории уголовная составляющая. Пока виню только себя — что отдала маму в госпиталь, что увидев ужасы приемного покоя, не забрала ее домой.
Маме всего 60 лет. Несмотря на хронические заболевания, я считаю, она могла жить и жить, так как получала лучшую терапию. Она была полна энергии, планов и надежд на счастье с нами, своей семьей. Я уверена, что мама была деморализована и лишена воли, душевных сил к восстановлению от происходящего вокруг.
Ранее «Бумага» показала главные цифры, позволяющие судить об эпидемиологической ситуации в городе, — и сравнила их с весенними показателями.
Актуальные новости о распространении COVID-19 в городе читайте в рубрике «Бумаги» «Коронавирус в Петербурге».
Фото на обложке: gvv-spb.ru
Источник
Моя мама умерла от рака 4 года назад. Я уже в порядке, насколько это возможно, и на свой страх и риск готова опубликовать заметку, написанную из больницы, когда она умирала. Надеюсь, это поддержит тех, кто переживает подобное.
“Сегодня один из самых черных дней и ночей моей жизни. Знание о том, что он наступит, делало все предыдущие дни в черную крапинку. Я знаю, что мои друзья замечали эти крапинки, но не все знали, с чем они связаны. К сожалению, не с чем-то простым, о чем всегда переживают девочки.
Каждый день я просыпалась и вспоминала, что это не сон, и я действительно кручусь по большой орбите несчастья, настоящего несчастья, которое невозможно заглушить, недооценить или забыть.
Возможность грустить о горько-сладких чувствах, которые девушки часто испытывают по отношению к своей жизни, напротив, разбавляла мое несчастье.
Я в самой страшной в мире больнице, страшной для меня, потому что я сижу в грязной и убогой палате рядом с моей любимой умирающей мамой. Кажется, что у меня уже нет больше слез, которые я могла бы выплеснуть. Раньше, вместе со слезами понемногу выходило несчастье, а сейчас оно черной пропастью болит у меня в груди. В этой пропасти есть еще такие мерзости, как жалость к себе, отвратительный, дикий страх, бесконечное чувство вины, и они делают пропасть шире и шире.
Меньше года прошло с тех пор, как у моей мамы была активная и интересная жизнь: поездки за границу, любимый муж, младше нее на 20 лет, причем глядя на них, нельзя было это определить наверняка, свой бизнес, постоянные вылазки на природу, шашлыки, парки, рыбалки. И вот, спустя 9 месяцев, я вижу перед собой сморщенную, высохшую, желтую, лысую старушку, которая смотрит на мое лицо отрешенным взглядом, который постоянно затуманен слезами.
Все эти 8 месяцев ада с тех пор, как у нее нашли самую плохую, самую быстроразвивающуюся и самую смертельную форму рака, я верила. Старалась меньше думать об этом, мало говорила и всячески ограждала себя от этой своей внутренней пропасти. Я звонила каждый день и каждый день боялась, что она не возьмет трубку. Но когда слышала ее голос, сразу верила.
Я ходила в церковь, хотя это вообще не мое, все эти придуманные людьми атрибуты, которые помогают им общаться с Вселенной. Я даже узнала мнение гадалки, но не поверила ей, когда она сказала, что мама обречена. Я верила только маминому голосу и своему нежеланию принимать это. Но три дня назад я позвонила ей и поняла, что всё. У нее кровотечение в желудке и ее увезли на скорой помощи в городскую больницу. Сейчас она жива, но теперь я ясно осознала, что это всё.
Осознала, но не приняла.
Я страшно боялась к ней ехать, потому что не хотела запоминать ее такой и знала, что просто не переживу этого. 3 дня я каждую секунду ждала звонка от врача, и меня пронзал холодный пот всякий раз, как звонил телефон. Понимая, что надо ехать, я не могла. И от этого ненавидела себя и свою трусость.
Я придумала миллион уважительных причин, почему мне не надо ехать (на самом деле не существует ни одной уважительной причины не ехать к умирающей матери). Сегодня утром я до такой степени погрязла в своем страхе и отвращении к себе, что не могла позвонить утром ей, как обычно. Четыре часа я уговаривала себя сделать это.
Когда она взяла трубку, но могла лишь стонать в нее, изредка говоря: “Прости”, меня вдруг осенило, что если она умрет, а я буду на “дико важной встрече”, я никогда этого не смогу себе простить. В общем, я поплакала, купила 73 символа жизни и солнца – подсолнуха (за каждый год жизни всех ее детей и внуков), и помчалась в больницу.
Добралась я туда ночью. Вы бы знали, какой это огромный букет — из 73 подсолнухов! Меня пропустили в палату, хотя больница была закрыта, вместе с подсолнухами. Мама заплакала, глядя на них и я уже не знаю, правильно ли я сделала, купив их.
Ночью в больнице холодно, невероятно тихо и бесконечно горько. Секунды тянутся невозможно долго. Вроде я сижу тут уже вечность, в своей тоске, а еще только 5 утра и надо дожить до рассвета. Я слушаю мамино дыхание и очень пугаюсь, когда оно затихает.
Мне было так страшно в какой-то момент, что я решила представить, что рядом со мной сейчас мысленно мои друзья. Я зашла на фейсбук и скачала фотки, где они улыбаются во весь рот. Потом лайкнула и посмотрела пост с аниме про встречи, позволяющие двигаться дальше (слава 3G, который каким-то чудом ловит в больнице!). Мне стало легче, а время до утра существенно сократилось. И чтобы сократить его еще скорее, я решила написать все вот это.
Сейчас 5.45 и я попробую уснуть, сидя на стуле.
Спасибо, что были со мной в эту ночь, друзья.”
Что чувствуешь, когда умирает мама
История о том, как моя мама познакомилась с отчимом — он был с ней до конца.
Подписывайтесь на мой блог в инстаграм.
Если вы дочитали, пожалуйста, поставьте лайк статье, это очень поможет автору.
Источник
В конце сентября 2019 года в Златоусте от инфаркта умерла 26-летняя мать троих детей Светлана Сергеева. Родственники девушки уверены, что она была убита, но полиция посчитала труп некриминальным, потому не стала заводить уголовное дело. На похоронах присутствующие могли разглядеть на теле покойной синяки, кровоподтеки, замаскировать которые не помог даже грим. В “Прямом эфире” расследование: действительно ли девушка умерла от инфаркта или это было убийство.
Близкие Светланы Сергеевой уверяют, что она никогда не жаловалась на сердце. В настоящее время в Златоусте жители разделились на два лагеря. Одни считают, что причиной смерти девушки действительно стал инфаркт, другие полагают, что к этому причастен муж покойной Дмитрий. Основным доводом становится то, что из квартиры, где проживала семья, часто слышались звуки ссор и скандалов.
Сам Дмитрий отрицает свою вину и утверждает, что супругу любил и любит до сих пор. До приезда в город съемочной группы “Прямого эфира” мужчина находился на свободе, но с появлением камер его отправили в СИЗО и завели уголовное дело. Родители Светланы Алена и Анатолий Чиглинцевы рассказали, что в настоящее время трое детей покойной живут у них.
По словам мамы девушки, Дмитрий сам позвонил им в день трагедии. Он рыдал, истерил, рассказывая о том, что Светланы больше нет. У пострадавшей в момент обнаружения было разбито лицо, а кровь оказалась даже на паласе. Мать покойной согласна даже на эксгумацию, чтобы выяснить, кто причастен к смерти дочери.
Отец Светланы заявил, что Дмитрий в свои 25 лет уже трижды сидел. С его дочерью они познакомились по переписке, когда мужчина отбывал последний срок. Изначально возлюбленный дочери понравился им, но летом избил девушку скалкой так, что даже сломал ей руку. Сама Светлана просила родителей никому ни о чем не рассказывать — то ли боялась мужа, то ли так сильно его любила.
Соседка Сергеевых Наталья Кочева рассказала любопытный факт. Однажды Светлана хотела развестись с Дмитрием, но на это он пригрозил ей: “Ты знаешь, какой у нас будет развод: ты — в могилу, я — в тюрьму”. По словам соседки, в утро, когда случилась трагедия, еще до обнаружения трупа, Дмитрий показал ей фото Светланы со словами “Смотри, какая она пьяная”. Затем он ушел и из их квартиры послышался грохот, а когда вернулся, Наталья спросила у него: “Ты ее убил?”. На это мужчина ответил: “Не знаю, пойдем посмотрим”. Когда они зашли в квартиру, дома были девятимесячная дочь пострадавшей Ксюша и старший брат Матвей. Их мать признаков жизни не подавала, а сын сказал: “Дима убил маму”.
До заключения в СИЗО супруг покойной дал интервью “Прямому эфиру” и рассказал, почему в тот день разозлился на жену. Якобы он заливал злость алкоголем, а когда пришел домой, то увидел, что она сама пьяная. Мужчина рассказал, что бил Светлану по щекам, поливал холодной водой, чтобы та пришла в чувство. Свою вину подозреваемый видит только в том, что вовремя не закодировал жену.
Другой сосед Салават Шарипов, в свою очередь, считает, что к смерти девушки ее супруг не причастен. Если в семье и были скандалы, то только по делу. По словам Салавата, именно он и его жена первыми после случившегося увидели Светлану. На ее теле не было синяков, лишь шла кровь изо рта, которая появилась якобы от попыток Дмитрия сделать ей искусственное дыхание.
Девушки, с которыми Дмитрий отдыхал в ночь накануне гибели Светланы Сергеевой, рассказали, что мужчина грозился разбить девушке лицо. Одна из сестер покойной, Галина Андросенко, утверждает в свою очередь, что кровь на паласе была уже до случившегося.
В студии также появился бывший супруг Светланы. Он рассказал, что не узнал на похоронах бывшую жену, настолько ее тело было изувечено. Мужчина не верит, что Светлана умерла от инфаркта.
Почему полиция не завела дело по факту гибели молодой женщины, хотя в частной беседе силовики признавали, что это убийство? Могли ли кровь, синяки и сломанное ребро появиться у Светланы от попыток реанимации? Почему родителей вынудили спешно похоронить дочь?
Кто из рассказчиков в этой истории врет, а кто говорит правду? И не было ли ошибкой решение о декриминализации домашнего насилия? Ответы — в программе “Андрей Малахов. Прямой эфир” на телеканале “Россия 1”.
Источник
По словам медицинского психолога, справиться с канцерофобией самому, без помощи специалистов, практически невозможно.
От инфарктов и инсультов умирают чаще, чем от ракаОт инфарктов и инсультов умирают чаще, чем от рака, говорят врачи. Но почему-то о существовании «инсультофобии» или «инфарктофобии» никто не слышал. Зато практически каждому знакома «канцерофобия». Одни панически боятся услышать диагноз «рак» и до последнего не идут к врачу, а другие видят его в каждом прыщике и без конца обследуются.
Шансов умереть от инсульта больше, чем от рака
«Канцерофобией» можно назвать не любой страх перед онкологическим заболеванием, а только особо тяжелые случаи — когда человек теряет над собой контроль. Однако мы привыкли называть этим словом в целом все тревоги, связанные с диагнозом «рак». Многие винят в появлении канцерофобии поток информации, который мы получаем каждый день из СМИ и интернета, но специалисты говорят, что это верно только отчасти. Как рассказал Рустам Нажмудинов, онколог отделения опухолей головы и шеи НМИЦ онкологии им. Петрова, еще в 2005 году Всемирная организация здравоохранения признала, что «умалчивания» о раке вредны, а медицинское просвещение не может привести к развитию канцерофобии. По словам врача, она держится на трех «столпах», один из которых – непонимание, а два других – непредсказуемость и страх мучительной смерти.
Парадокс, но диагноз «рак» пугает нас больше, чем перспектива остаться прикованным к постели после инсульта или умереть от инфаркта. Болезни сердечно-сосудистой системы лидируют среди причин смерти, в то время как злокачественные новообразования занимают только третье место (в общей структуре смертности их доля 17%).
– Шанс умереть от инфаркта или инсульта у среднестатистического человека гораздо выше, чем от рака, – говорит Рустам Нажмудинов. – При этом, даже если исчезнут все виды злокачественных опухолей, средняя продолжительность жизни увеличится всего лишь на год.
«Доктор, я знаю, что у меня рак. Найдите его!»
Как уточняет доктор, есть несколько степеней невроза, возникающего на почве страха заболеть раком. Эпизодические легкие волнения, связанные с вероятностью болезни (от нее никто не застрахован), не в счет. В целом беспокоиться о своем здоровье и регулярно проходить осмотры врачей – это нормально и правильно, считает медик. Если беспокойство не мешает жить.
– Надо понимать, что канцерофобия не спасает от рака. Она только ухудшает качество жизни здорового человека, который может в реальности никогда и не столкнуться с этим диагнозом, – говорит Рустам Нажмудинов.
Одним из вариантов невроза на почве онкологического диагноза можно считать страх, при котором человек боится, но никаких действий не предпринимает. Еще один вариант канцерофобии, когда опасение заболеть раком сопровождается постоянными обследованиями. При этом человек может даже понимать, что его беспокойство небоснованно, но ничего с собой поделать не может. Такой «пациент», в перерывах между сдачей очередных анализов часто представляет, что будет, когда он умрет, жалеет своих детей, страдает бессоницей. На следующей стадии невроза к «беготне» по врачам добавляются «профилактические» меры. Например, человек начинает килограммами есть капусту брокколи и ананасы, потому что где-то прочитал, что они могут предупредить развитие рака. («На самом деле, это не так», – сообщает онколог). Такие люди, как правило, фанатично проповедуют здоровый образ жизни. Самый тяжелый вариант «канцерофоба» – это «мнимый» больной. Он уверен, что у него рак, но врачи просто не могут или не хотят его выявить, может, даже вступили в заговор — выявили болезнь, но по каким-то причинам скрывают диагноз. Такого человека, естественно, не могут убедить отрицательные результаты анализов, при этом он обычно ненавидит окружающих за то, что те здоровы и не могут представить себе его мучений.
Как рассказывают в НМИЦ онкологии в Песочном, врачи регулярно встречаются с разными видами канцерофобии. Так, одна из пациенток очень долго боялась обращаться к специалистам, вырастив на шее саркому мягких тканей величиной с теннисный мяч. При этом женщина старательно закрывала опухоль шейным платочком, хотя в новообразовании уже начался процесс разложения и появился неприятный запах. Но страх услышать слово «рак» оказывался сильнее, и женщина продолжала упорно игнорировать врачей. В итоге её буквально насильно привели родственники, когда шансов на успешное излечение практически не осталось. Об одной из трагедий на почве канцерофобии «Доктор Питер» писал пару лет назад. В Мурманской области 66-летний пациент убил врача областного онкодиспансера, а потом сам свел счеты с жизнью. Мужчина был уверен, что болен раком и добивался лечения, но врачи после проведенных обследований исключили у него этот диагноз. Судмедэксперты тоже не нашли у погибшего признаков онкологического заболевания. С заядлыми канцерофобами и общаться трудно, говорят онкологи. Бывает, что спустя 20-30 лет у них все-таки развивается злокачественное новообразование, тут же они находят «подтверждение» своих давних подозрений и обвиняют врачей в том, что те не нашли болезнь вовремя.
Откуда берется страх
По словам Рустама Нажмудинова, причин для появления такого расстройства психики как «канцерофобия» много. Это переживания по поводу смерти кого-то из близких, перенесших рак. И так называемый посттравматический синдром: пациент пролечил онкологическое заболевание и вышел в ремиссию, он боится, что болезнь вернется, поэтому пытается сравнивать симптомы любых других заболеваний с возможным прогрессированием «старого» рака. «Пусковым механизмом» для канцерофобии может стать ожидание результатов гистологического анализа — когда еще не понятно, доброкачественное образование или нет.
Среди причин развития канцерофобии — наследственная предрасположенность. Иначе говоря, человек понимает, что находится в группе риска и начинает акцентировать внимание на своем теле и ощущениях. В группе потенциальных канцерофобов — ипохондрики и страдающие психическими расстройствами (неврозами, генерализованными тревожными состояниями).
– Постоянный стресс, в котором живет канцерофоб, может косвенно провоцировать развитие рака. Не говоря уже о психических и других заболеваниях. Многие страдающие канцерофобией осознают свое расстройство, но сами справиться с ним не могут. Им нужна профессиональная помощь психотерапевта или даже психиатра, – считает онколог.
Как «уменьшить глаза» страха
Для лечения канцерофобии обычно рекомендуют когнитивно-повенденческую терапию (КПТ). По словам специалистов НМИЦ онкологии им. Петрова, она эффективно справляется с ипохондрией и имеет надежную доказательную базу в лечении тревожно-депрессивных расстройств. Терапия помогает выявить страхи, связанные с раком, понять, как эти страхи влияют на поведение, и изменить свою реакцию на появляющиеся ощущения в теле.
Как рассказала медицинский психолог НМИЦ онкологии Кристина Кондратьева, канцерофобия развивается по типу невротической реакции — идет по кругу. Начинается она с фиксации на некотором дискомфорте в теле, потом идет поиск информации в интернете об онкозаболеваниях, далее следуют эмоциональная и поведенческая реакция (страх болезни и смерти), что вновь заставляет человека внимательно прислушиваться к своему организму. С каждым новым кругом страхи только растут.
– Учитывая особенности такого механизма, часто при когнитивно-поведенческой терапии используется метод «ABC», где A – событие (к примеру, боль в желудке), В – автоматические мысли (к примеру, «у меня рак желудка»), С – реакция и дальнейшее поведение (к примеру, страх и походы к врачам, ФГДС), – объясняет Кристина Кондратьева. – Во время терапии особое внимание уделяется элементу B и добавляются методы коррекции автоматических мыслей. К ним относятся «декатастрофизация» (путем наводящих вопросов показывается ложность цепочки умозаключений «боль в желудке — рак» и тем самым снимается «катастрофичность» ситуации), «переформулирование» (переформулирование негативных автоматических мыслей), «децентрализация» (это работа с убеждением в том, что пациент является центром негативных событий) и «реатрибуция» (работа с фиксацией пациента на конкретном стимуле, например, на симптоме).
По словам медицинского психолога, справиться с канцерофобией самому, без помощи специалистов, практически невозможно. Однако эксперт дала несколько советов, как «уменьшить глаза» своего страха. Во-первых, надо отказаться от самодиагностики по интернету, а вместо этого разработать со своим лечащим врачом план регулярных профилактических осмотров — с учетом возраста, жалоб, сопутствующих хронических заболеваний. Во-вторых, надо научиться «оттормаживать» эмоциональную реакцию. То есть понаблюдать несколько дней за возникающим в теле дискомфортом, попытаться определить, в каких ситуациях или состояниях он возникает. Если через некоторое время «само не пройдет», идти к врачу. В-третьих, надо отказаться от накопления эмоционального напряжения и найти способ конструктивной разрядки. К примеру, определить, какие эмоции сложнее всего выразить (часто это агрессивные реакции, чувство вины, стыда) и позволять себе выражать их в приемлемой форме. В-четвертых, надо снизить гиперконтроль и принять факт, что многие события в жизни непредсказуемы и не поддаются нашему регулированию. Это же касается и развития онкозаболевания. Важно доверять своей способности справляться с возникающими трудностями: «Какое бы событие со мной не произошло, я способен его преодолеть».
Настроиться на позитивные мысли помогает и изменение образа жизни, добавляет Рустам Нажмудинов. Иначе говоря, если человек бросает курить, отказывается от алкоголя, диванного образа жизни и начинает правильно питаться, то он «автоматически» предполагает, что риск заболеть будет меньше. «И это абсолютная правда», – говорит доктор.
Источник: doctorpiter.ru
Источник